Разруха — в головах
— Петр Георгиевич, вы последовательно проводите в жизнь мысль о том, что философия — наука, применимая в практической плоскости, и только ей под силу разрешить глобальные проблемы, осмыслив их. Если говорить о таком явлении, как мировой экономический кризис, есть ли здесь место философии? Если да, то в чем, с этих позиций, причина происходящего?
— Если говорить о мировом кризисе предельно абстрактно, то очевидно, что дает сбой инфраструктура принятия решений, порождая тем самым массу разрывов в различных секторах. Проблема эта актуальна на разных уровнях: как на межгосударственном — уровне глобального экономического и политического регулирования, так и на более мелком — регионов, отдельных стран. А также на уровне профессиональных сетей и сообществ, в том числе, среднего и малого бизнеса.
Все остальные процессы и явления, будучи, безусловно, чрезвычайно важными факторами, все равно преломляются через систему анализа, констатации этих проблем и поиска путей решения. Ни одна из локальных сложностей сама по себе не имеет «объективных» причин своей неразрешимости. Мы имеем дело, как говорят в геологии, с «многочисленными трещиноватостями»: активного разлома нет, но все в состоянии подвижности. Это общий, если хотите, — философский, взгляд на проблему.
Если же рассуждать чуть-чуть более конкретно, то, на мой взгляд, сегодня проблематика сместилась в область обращения глобальных ресурсов, в том числе и человеческих. Мы миновали тот этап, когда экономическое развитие шло в локальных индустриальных точках, потом тот этап, когда пространством индустриализации стали крупные регионы, целые страны и даже межнациональные объединения. Мы подошли к моменту, когда глобализация охватила не только торговлю и производство, но и то, что называется инновационной сферой или сферой производства знаний.
Если же смотреть в пространственном аспекте, на конкретную территорию, то где-то у нас переизбыток одних ресурсов и недостаток других, а где-то наоборот. В одном месте больше человеческих, но они недостаточно квалифицированы. В другом месте переизбыток сырьевых, но нет инфраструктуры их добычи и транспортировки. В третьем месте есть переизбыток финансовых и предпринимательских ресурсов, но понятно, что не сложилась еще полноценная инфраструктура создания проектов нового поколения. Мы никак не можем собрать в той или иной точке оптимальную конфигурацию факторов производства.
— Выход?
— Выход — построение инфраструктуры принятия решений: глобальных перетоков ресурсов, в широком смысле слова, и снятие разного рода барьеров.
— Однако некоторые ресурсы объективно привязаны к территории, это невозможно игнорировать.
— Конечно. Поэтому возникает вопрос адекватного включения той или иной страны в глобальную систему разделения труда и создания необходимой логистики. Как, например, в случае с Сибирью и Дальним Востоком, о которых мы так активно говорим в последние полгода. Ресурсы там есть, но дальше возникает миллион вопросов. Нужны ли они, эти ресурсы? Если они нужны сегодня, то как обеспечить их доставку к месту употребления? Мы не готовы продавать их по бросовым ценам, мы хотим получить от этого какую-то отдачу. Наши возможности соизмеримы с вложениями, которые нужно сделать для освоения этого макрорегиона или нет? Что произойдет через 20 лет: цена повысится или понизится? И готовы ли мы сегодня сами в это инвестировать, чтобы получить достаточный эффект? Или мы предоставим возможность сторонним инвесторам вкладывать средства в этот регион? А дальше начинаются опасения: если мы сейчас не сделаем этого, может быть через 20 лет программы ресурсосбережения сильно уйдут вперед или австралийские или казахстанские ресурсы окажутся более востребованными, а наши так и останутся в земле лежать. Вот такие мучения при поиске решений.
Другой пример. В Китае, казалось бы, переизбыток человеческих трудовых ресурсов, но рынок труда лихорадит. Сезонные работники, которые раньше приезжали из центрального Китая на побережье, в быстро развивающиеся регионы, а потом возвращались на несколько месяцев назад к своим семьям для проведения полевых работ и помощи семьям, уже не хотят возвращаться. Постепенное освоение материкового Китая приводит к тому, что рабочие места появляются прямо рядом с местом жительства. В развитых регионах юга явный дефицит кадров, а дефицит квалифицированных кадров — вообще фантастический. Работать же за три копейки, как 10-20 лет назад, уже никто не хочет, так как потребительские ожидания совсем другие.
Или, скажем, в Европе, где 80-90 годы они сильно отстали от США в инновационной сфере, а в последние годы инновационная активность достаточно сильно возрастает. Европейцы ищут свое новое место в глобальной системе разделения труда, но под это нужно формировать другую кадровую инфраструктуру, социальную политику, другую культуру взаимодействия и доверия.
В какую бы точку мира мы ни смотрели, какой бы мы ни взяли регион, мы увидим очень существенные разрывы и рассогласования вот в этой синергии, синхронности использования тех или иных факторов производства. Вот она, основная проблема кризиса. Более того, я считаю, что нет никакого экономического кризиса, самого по себе. В основе управленческого кризиса лежит кризис мышления. Кризис, связанный со способами создания и освоения картины мира, растянутый на несколько столетий.
— В чем суть этого кризиса?
— Ну, смотрите, методологический язык говорит об этом следующим образом. Основная проблема — те интеллектуальные технологии, которые поддерживают управление и, в частности, снабжают управленца представлением об объектах.
Вдумайтесь: для того чтобы создать конвейер, например, нужно проделать огромную методологическую, теоретическую, инженерную работу. Поделить деятельность на операции, понять какая часть из этих операций может быть вынесена на машины, как выстроить эти машины в какую-то последовательность технологического процесса, чтобы он был бесперебойным, выбрать людей, расставить их, организовать снабжение. Есть довольно большая теоретическая, философская литература в каждой области, которая снабжает управленцев разного уровня адекватными, или же не очень адекватными, представлениями об объектах. Поэтому я бы сформулировал проблему так: действия в мире сегодня осуществляются на основе неадекватных представлений об объектах: либо заимствованных из чужих практик, либо просто устаревших.
Например, страна пытается управлять своей финансовой системой, а финансовая система уже не лежит в границах одной страны. Она является процессом большего масштаба, чем те или иные национальные границы. Действия неадекватны, неверно проведены границы объекта управления. Решения принимаются, исходя из ложных посылок. Те представления об объектах, которые формируют экономисты, социологи, а часто инженеры и ученые, в большинстве своем неадекватны происходящим процессам.
— Тогда давайте копать глубже. В чем причина формирования этих неадекватных представлений?
— Вы спрашиваете, в чем причина. Я говорю — неуважение к мышлению, к интеллектуальной работе, часто — нежелание признать, что есть профессионалы, у которых в голове что-то другое, чего нет у меня, нежелание напрягаться и понимать, которое, к сожалению, сегодня пестуется высшей школой, средствами массовой информации, партийно-политическими институтами и так далее. Все это веками ведет к кризису.
В этом контексте я всегда вспоминаю историю о том, как я в 98-м году один из руководителей ельцинского правительства, выступая по телевизору, сказал приблизительно следующую фразу: «Ситуация кризиса подвигла меня к пониманию того, что, оказывается (меня больше всего поразило слово «оказывается»!), кризис это не экономическая проблема, это проблема психологическая, социальная». Вот это «оказывается» вызвало у меня приступ интеллектуальной ярости. Ведь многие делают подобные «открытия» только в ситуации, когда кризис уже наступил.
Ситуация достаточно драматичная. Современная система образования не дает представлений о сути вещей. Люди пользуются теми представлениями, которые выросли непосредственно из их опыта. А чаще всего у них нет развернутых системных онтологических представлений. И это, в том числе, связано с общим кризисом мышления. Нам недостает знания во многих областях. Мышление всегда отвечает на один вопрос: Как возможно будущее, в отличие от прошлого? Как возможно предвидение последствий своего поступка? Понятно, что для того, чтобы предвидеть, нужно понимать сущность вещей, видеть целостность и системные связи, как сказали бы сегодня. За две тысячи лет человечество прошло всего-то три-четыре шага.
— Какова прикладная роль философии в условиях глобального кризиса?
— Задача философии в том, чтобы научить мыслить, анализировать и использовать предыдущий исторический опыт человечества. Проблема заключается в том, что поскольку всё делают люди, то их самосознание и самоорганизация и являются ключевой проблемой кризиса. Кризис это не объективное явление, это способ восприятия.
Кризис — это разрыв между краткосрочными и долгосрочными целями. Когда краткосрочные цели одного и того же субъекта противоречат его долгосрочным целям, то для него это кризис, так как он вынужден выбирать между одним и другим, между своим собственным будущим и сегодняшним днем. Но этот выбор всегда драматичен. Человек вынужден делать ставку. Очень небольшое число людей делает ставку на долгосрочные цели и пренебрегает краткосрочными. Другие же — 80-90 процентов — делают ставку на сиюминутное, забывая о том, что такой выбор неминуемо скажется на них и на их детях. Более того, последние всегда живут в конфликте с самими собой, так как здравый смысл дает им сигнал, что такой способ действия рано или поздно даст свои негативные плоды.
— А что в России?
— Россия — часть глобального мирового процесса, глобального рынка, на котором конкурируют системы разделения труда, а не отдельные страны или предприниматели. К сожалению, Россия веками движется вперед только за счет больших заимствований, за счет огромной крови, без уважения к мышлению. И сегодня наши люди практически не могут работать на новых технологиях, их нужно массово переучивать.
— Средство для лечения русской болезни есть?
— Чаще оглядываться по сторонам. Если мы говорим об экономике, то это кластеры, технологии интеллектуальной работы — возможность прорваться на передовые позиции. Мы возвращаемся с вами к тому, с чего начали: разделение труда — ключ к финансовому благополучию.
Как известно, существует естественное разделение труда: например, во Франции растет виноград, а Урал известен залежами полезных ископаемых. Но есть система, в которой труд подразделяется по тем параметрам, которые не зависят напрямую от природных факторов. Возьмем, к примеру, производство булавок. Один рабочий за день может произвести 1 булавку. 18 ремесленников, собравшись вместе, могут сделать 18 булавок. А если эту деятельность разделить на процедуры, то команда из 18 специалистов, выполняя каждый свою определенную операцию, изготовит 40 тысяч булавок в день. Это резко снижает издержки и цену на изделие, а также повышает зарплаты.
Но даже если наладить систему создания тех же булавок по принципу разделения труда, то можно столкнуться с новой проблемой: издержки на логистику. Ведь, скажем, металл производится в одном городе, головки для булавок в другом, а проволока наматывается в третьем. Во всем мире, кроме России, эта проблема решается с помощью кластерного подхода. Необходимо разместить максимально длинную цепочку добавленной стоимости на максимально компактной территории, чтобы между этими переделами возникла кластерная синергия, а издержки были минимальны. Необходимо обеспечить максимальную плотность деятельности на территории для достижения экономического эффекта. Это подсказывает логика, здравый смысл, философия – если хотите. Но в России нет кластеров. И это вызвано историческими процессами. Долгое время в сознании закреплялась идея, что каждый регион должен быть самодостаточен. Что сельское хозяйство должно быть и на юге России, и в Тюмени, а в Норильске должен быть мебельный завод.
А тем временем, вспомните, в 17-18 веках на Урале существовали прототипы современных кластеров. Благодаря Демидовым. Именно их заводы впервые в истории страны были связаны между собой не только технологически, но и географически. Нам есть чему поучиться — в том числе и в своей собственной истории. Так что мы снова и снова упираемся в недостаток мышления. Чтобы преодолеть кризис, нужно научиться думать и использовать опыт соседей и предыдущих поколений. В построении инфраструктуры принятия коллективных решений — главный ответ глобальному кризису.
Записала Зоя Милославская.
